Поморы
Камни надо выбирать внимательно. Нельзя наступать там, где водоросли, чтобы не поскользнуться. Лучше не прыгать с камня на камень, некоторые из них бывают шаткими. Через два часа все они спрячутся под пришедшей с приливом водой.

Она чистая. В Кандалакшском заливе Белое море вовсе не белое, а прозрачное. Белое все вокруг. И еще белы льдины, на которых греются тюлени.

Белое море становится по-настоящему белым зимой, когда губы и заливы сковываются льдом. Баренцево море, которое севернее, за полярным кругом, не замерзает, его согревает теплое Северо-Атлантическое течение. Белого моря ничто не согревает. На юге есть теплое Черное море, будто искривленное зеркальное отображение Белого. Говорят, что на Черном море восторжествовала историческая справедливость. О справедливости много говорится и на Белом море.

Между приливом и отливом можно зайти погреться в тоне. Тоня (с ударением на последний слог; место на водоеме, где ровят рыбу неводом или другими рыболовными снастями) — это суть поморской жизни, расположенная на самом берегу моря рыбацкая избушка, из которой поморы собирались на промыслы: ловить рыбу и охотиться за бельком.

Тоня Тетрина на Терском берегу, в Кандалакшском заливе — это дело жизни Александра Комарова.

Его можно назвать музеем под открытым небом, хотя у Тони Тетрина нет официального статуса и никакие определения кроме главного — тоня — не применяются. На расположенном на полярном круге участке, на самом берегу Белого моря Александр Комаров собственными руками возрождает поморскую культуру. В Тоне Тетрина можно понять, как поморы жили, как трудились, почувствовать, что значит теплая изба, когда за окном снег по колено и сердитый мороз.
Тоня Тетрина как место рассказывает историю того, что было. Про поморов чаще все говорят в прошедшем времени. Они пришли, они были, они развивали свою культуру, они занимались промыслами, ходили в море за рыбой и охотились на бельков. Сегодня насчет поморов возникают одни вопросы. Есть еще такие люди? Кто они? Как они живут? Что они делают?
СТУДЕНОЕ МОРЕ
По поводу происхождения поморов много разногласий.

Для одних исследователей это древний народ, образовавшийся задолго до возникновения русского государства или отдельных русских княжеств. Согласно такому видению, поморы — это потомки финно-угорского населения беломорского побережья, смешанного с варягами (этническая принадлежность и происхождение которых тоже объясняется различными, бывает, что противоположными теориями) и русскими пришельцами. Среди самих поморов больше всего распространена версия, что их предки пришли из земель Великого Новгорода и Суздальского княжества и поселились вдоль беломорских берегов, где занимались промыслами — прежде всего рыболовством, охотой и солевареньем. Это было еще в древнее время.

Поморка из карельского села Нюхча Александра Демянчук говорит, что эти люди тогда искали место для жизни, где лучше, и нашли Белое море.

— Разве здесь лучше? — можно удивиться, вспомнив, что где-то уже давно весна, а здесь снег по колено.
Александра Демянчук
— Мне здесь нравится, — произносит она гордо. Она тоже упоминает Марфу-посадницу, жену новгородского посадника Исаака Борецкого. В конце ХV века Марфа Борецкая выступила против объединения новгородских земель с Московским княжеством, но ее борьба закончилась поражением для города, а для нее — смертью. Обо всем этом можно узнать из повести Николая Карамзина «Марфа-посадница, или покорение Новгорода». По словам Александры Демянчук, это был тот момент, когда недовольные новым положением, то есть зависимостью от Москвы, новгородцы пошли на север искать для себя новую землю.

За несколько столетий присутствия на Белом море пришельцы из русских княжеств, смешиваясь с коренным населением, выстроили богатую, самобытную культуру, отражением которой стало восприятие себя (и, соответственно, восприятие их другими) как некоторой отдельной, своеобразной и самобытной группы. Уже в ХVII-ХVIII века принадлежащие к ней люди определялись в письменных документах этого времени как поморы или поморцы.

Поморы жили на традиционные промыслы. До сих пор на Белом море все повторяют фразу «море — наше поле». Быть помором — это значит жить и кормиться морем. Холодное и опасное море, однако оно позволяло жить, в течение веков развивались экономические и культурные отношения с соседними народами, прежде всего с Норвегией, лучшим доказательством чего пусть будет руссенорск — пиджин [упрощенный язык, который развивается как средство общения между двумя или более этническими группами], на котором поморы общались с норвежскими соседями.

Все поменяла революция. Советская власть выбрала Поморье как место репрессий. На Соловецких островах был основан первый лагерь ГУЛАГа, вскоре последовала стройка Беломорканала, которая стоила жизни тысячам заключенных. Поморов постигла та же участь, что и других жителей страны — репрессии, коллективизация, которая шла вопреки традиционному образу жизни, основанному на личном труде и личной ответственности. Были созданы колхозы — как рыболовные, так и сельскохозяйственные, и последние — часто вопреки природе. Потом пришла война. После развала Советского Союза воссоздать традиционные виды жизнедеятельности поморов более чем сложно, время уже не то.

Такова история. Поморские традиции запечатлены в нескольких музеях, разбросанных в городах всего беломорского побережья.
Например, в небольшом музее в Кандалакше, в отведенном для музея школьном зале в Чупе, в довольно большом и серьезном музее поморской культуры в Кеми, в построенном главным образом на энтузиазме его руководительницы «Хламном сарае» в Нюхче. Тоня Тетрина — тоже в определенном смысле музей, только под открытым небом.
ПОМОРЫ — РЕГИОНАЛЬНЫЙ БРЕНД
В Архангельске где-то в начале двухтысячных годов поморская культура вышла за рамки краеведческих музеев. Тогда объединилась группа людей, заинтересованных не просто в сохранении поморской культуры, а в ее развитии и продвижении. Таким образом была создана Ассоциация поморов Архангельской области. Ее инициаторами были Иван Мосеев и Вадим Медведков, организации уже за 10 лет. Один из ее членов — архангельский журналист Анатолий Беднов.
Анатолий Беднов
Анатолий Беднов в последней переписи населения записал себя помором.

— Поморы — это люди, живущие по берегам Белого моря и впадающих в него рек, те, у кого образ жизни и культура связаны именно с морем и хозяйство которых в первую очередь — рыболовство морское и речное, — рассказывает Беднов.

Когда в разговоре выясняется, что он сам рыболовством не занимается, Беднов все равно определяет себя как помор:

— Рыбак — это профессия, а помор — тут уже этнический фактор. Это шире, чем просто рыбак.

Цель Ассоциации поморов Архангельской области, как говорит Анатолий Беднов, — «возрождение традиционной культуры уже в современных условиях», культуры как материальной, то есть промыслов, ремесла, рыбалки, охоты, так и духовной.

— Это поморские сказки, песни, костюмы, праздники, особенности языка, диалекта. Плюс обычаи, обряды, все то, что выделяет, что отличает нас от южного или от среднерусского населения, то есть то, что специфически местное, — перечисляет он.

Одновременно Беднов убежден в том, что поморы — это никакой не отдельный народ:
— Поморы русские. Это как бы народ в народе. Часть русского народа, со своими особенностями, выделяющими нас на фоне других народов.
У Ассоциации поморов Архангельской области довольно-таки стандартные цели: возрождение традиционной культуры, ее продвижение и пропаганда, привлечение на этой основе туристов, формирование региональных брендов.

— Чтобы позиционировать регион на фоне других. Не просто рядовая территория под номером 29, не рядовая область, а регион со своим самобытным лицом, отличающимся от соседних регионов, — говорит Анатолий Беднов.

Все это кажется очень понятным и обоснованным — развитие региона, опирающееся на его культурное отличие. Это вовсе не новый ход, такая стратегия популярна во всем мире. Но с поморами что-то не сыграло. В определенный момент бурное сначала развитие «поморской идеи» и продвижение локальной культуры, как это называет Анталий Беднов, пошло на спад:

— В начале нулевых, когда поморская тема была очень активной и обсуждалась даже вплоть до уровня губернатора, тогда люди больше записывались [в поморы]. Но это, видимо, такой общий тренд, который проявился по различным регионам где-то к началу десятых годов. Где-то там на Дальнем Востоке такие настроения были, и на юге России тоже.
Во время переписи населения 2002 года даже тогдашний губернатор Анатолий Ефремов записался в поморы, подав пример другим региональным чиновникам. Тогда в итоге как поморы записались 6 571 человек. Получилось, что на севере России появилась новая национальность, и не всем это понравилось.
В информационном агентстве «Регнум» начали выходить критические статьи о поморах и «поморской идее», в них прозвучали обвинения в сепаратизме и работе во благо враждебных сил, в стремлении к развалу России. На этой волне, которую подхватили и другие СМИ, локальные органы власти начали относиться к поморам более прохладно. Поморский новый год — крупное городское мероприятие, которое проходило в Архангельске в ночь с 14 на 15 сентября несколько лет подряд, — был отменен.

— Власть более настороженно начала относиться и в плане финансовой поддержки тоже, выделения грантов на какие-то проекты, под предлогом того, что денег мало, — вспоминает Беднов.
В это время к поморским инициативам подключилась другая локальная организация — Национально-культурная автономия поморов. Их позиции, можно сказать, были более радикальны, чем у Ассоциации, и Анатолий Беднов считает, что этот факт тоже повлиял на сворачивание поморских проектов.

— У них был уклон к язычеству, и это тоже повлияло очень негативно, стали обвинять, что тут православие, а тут в такую сторону все идет, — говорит он. Беднов считает, что это возникло прежде всего на экономической почве: — Хозяйствующие организации, наверно, боятся, что если люди будут определяться как народ, то потребуют и определенные права и на землю, и на ресурсы. А мы в этом вообще не заинтересованы. Хотелось бы только, чтобы кто-нибудь контролировал добычу полезных ископаемых.

Как можно подружить поморскую идею с политикой так, чтобы никто не опасался, Беднов пока не знает. Но он уверен, что региону надо развиваться, и в идейном плане тоже, иначе он станет (а скорее всего, уже становится) не привлекательным для молодых людей, и отток населения из Поморья будет только увеличиваться.

В следующей переписи в 2010 году количество поморов существенно сократилось. Тогда в поморы записались только 3 113 человека. Критические в отношении Ассоциации поморов публикации в СМИ продолжаются, в них часто присутствует Норвегия как та страна, которая финансирует «поморскую идею» и поморские организации. Конечно, с целью оторвать северные территории от России.

— Эти наезды в СМИ постоянно, мы уже привыкли, с периодичностью раз в полгода какая-то публикация появляется, — говорит Беднов и называет всю информацию о норвежской поддержке для поморских организаций сказкой.
— Норвежцы вообще никаких грантов не выделяли, ничего со стороны Норвегии не было, то есть даже с формальной точки зрения мы не могли «иностранными агентами» считаться. За все эти годы не поступило ни одного рубля, ни одной кроны. На самом деле эта же самая Мурманская область более активно работает с Норвегией, чем Архангельская, там больше международных проектов, так как географически они граничат.
Несмотря на то, что региональные власти отступили от серьезной поддержки поморских проектов, ни Беднов, ни его коллеги из Ассоциации не сдаются и продолжают свое дело.

— Если не предпринимать каких-то мер, то поморы растворятся просто, — переживает Беднов. Угрозы поморской культуре и ее сохранению сплошь и рядом. Прежде всего — глобализация. Массовая культура нивелирует региональное разнообразие, на этой почве возникает то, что Беднов называет «псевдофольклором».

— Надо делать упор на идентичности, а то иначе будет смешение — птица-счастье разукрашена под гжель, а это уже китч называется. Есть, например, попсовые группы, работающие якобы под фольклор, в том числе северный, которые могут подменить собой традиционную культуру, и если не будет реальной поддержки со стороны власти, то при всем энтузиазме и при всех стараниях все может зачахнуть. Власть местная и государственная должны проявлять заинтересованность.
ОШКУЙ. ЧТО ОСТАЛОСЬ ОТ ПОМОРСКОЙ ГОВОРИ
В то время, как члены Ассоциации поморов Архангельской области стараются развивать в Архангельске поморскую культуру, вдоль беломорских берегов многие другие пытаются ее сохранить. Имя Ивана Мосеева, основателя Ассоциации, среди этих людей хорошо известно. Он автор многочисленных публикаций по поморскому говору, в этом плане мало людей так, как он, сохраняли то, что безусловно в любой культуре считается самым ценным — язык.
Александра Демьянчук (фамилия украинская, по мужу) из села Нюхча с радостью отзывается спеть поморские песни и настаивает на том, чтобы ей подпевали. Она довольно известный персонаж в Нюхче. Несколько лет работала здесь учительницей, сегодня, несмотря на возраст, а ей 80 лет, ведет активный образ жизни, главным образом на ниве культуры — поет в местном ансамбле, выезжает с ним на гастроли и таким образом способствует сохранению поморской культуры. Ее поморские песни — пожалуй, единственный раз услышанная нами за все знакомство с поморами поморська говоря. Именно так на Поморье называют свой, очень древний, диалект русского языка.

Поморська говоря более активно, чем в устной речи, живет на бумаге. В публикациях Ивана Мосеева. Толстые русско-поморские словари производят впечатление. Сегодня встретить носителей поморской говори сложно, языковая уравниловка советского времени принесла свои плоды. Александра Константиновна работала учительницей в советское время и не скрывает, что русский язык был тогда один и места в школе для говори не было.

Куда и к кому бы ни зайти, продвигаясь вдоль линии берега, у каждого любителя поморской культуры найдется книга, которая в свое время вызвала серьезный скандал. Речь идет об изданном Иваном Мосеевым сборнике «Поморськи скаски». «Поморськи скаски» на поморском читать сложно, особенно если у тебя русский язык не родной. Но можно сравнить с русским вариантом и понять хоть то, что белый медведь по-поморски — это ошкуй. То есть злодей. Сказки напечатаны на трех языках: русском, поморском и норвежском. И если первые два варианта, наверное, не привлекли бы к себе внимания, то норвежский в поморском контексте встревожил консервативную среду, став для ее представителей доказательством того, что Ассоциация поморов Архангельской области, которую Мосеев возглавлял, работает в пользу «врага», то есть Норвегии. Мосеева обвинили в сепаратизме и сотрудничестве с Норвегией для отделения Поморья от России.

На Мосеева в 2012 году было заведено уголовное дело, он обвинялся в разжигании межнациональной розни после комментария, который он оставил в паблике на сайте «ВКонтакте». В нем он якобы назвал русский народ быдлом, в отличие от порядочных поморов. Дело очень мутное, и среди поморских активистов есть убеждение, что все это было сфабриковано. Но суд признал вину Мосеева и оштрафовал его.
ОХОТА ЗА МОЛОДЫМ ПОМОРОМ
Поморы есть и в Кандалакше, и в Нюхче, и в Чупе. У них есть одна объединяющая их черта. В том, что они поморы без всяких сомнений, признаются те, кто постарше.

Вот заходишь в дом в Чупе, а там Иван Мехнин с женой. Они поморы. Почему? Потому, что живут тут и занимались промыслами, хотя бы рыбу ловили. Они здесь, они местные, они отсюда. Или встречаешь в чупинской библиотеке Галину Ивановну. Да, она поморка. Папа русский, мама карелка, она отсюда, и море для нее — главное. Зато молодых поморов как будто нет в природе.

В Чупе живет еще Василий Ефимов, он молодой, и все сведения о нем говорят в пользу того, что он помор. Но с Васей непросто поговорить. Он как рыба — его надо сначала словить. Допустим, как-то случайно оказаться рядом с ним, в чем помогает его жена — Юлия Супруненко. Выросла она в Ашхабаде, но теплый Туркменистан поменяла на жизнь на суровой родине своего мужа. Юля работала в WWF (Всемирный фонд дикой природы), через его проекты попала на Белое море и влюбилась. В море и в Васю.
Иван Мехнин
Василий Ефимов
Вася куда-то собирается, одет в зимний охотничий комбинезон. Присел на табуретку, чтобы ответить на несколько вопросов. Помор ли он?

— Я не знаю, кто это, как понять, кто помор, кто не помор, — отвечает спокойно. — В моем понимании поморы — это те, кто живет на побережье Белого моря, рыбачит и живет рыбой, рыбалкой, лесом.

Его жена Юлия подчеркивает, что Вася родился здесь, в Чупе, здесь вырос. Его папа из Пулонги. У Васи это вызывает воспоминания, он рассказывает о родителях и своем детстве:

— Да, они в море постоянно были и меня брали, я с трех лет начал с ними ходить в море.

Юля о Васе рассказывает еще больше: тихий, спокойный и малоговорящий Вася, когда выходит в море, превращается в морского волка. Он в море как рыба в воде, лодкой управляет без ошибки, знает все заливы, бухты и течения наизусть.

Многим молодым людям из беломорского побережья кажется, что их место не здесь, что отсюда надо бежать, ехать в большие города учиться, работать, зарабатывать деньги, делать карьеру, быть счастливым. Точно так же в определенное время показалось Васе. Но если ты помор, то другого счастья, чем здесь, на Белом море, быть не может. Юлия и Вася об этом знают, так как некоторое время они вместе прожили в Москве.
— Вася, пока он не выехал в мегаполис, он не понимал. Пока он там не понял, что это вообще… Что он там не выживет, что ему там плохо. В городе он совершенно не ориентируется так, как ориентируется в море. Он там был как рыба на суше, он задыхался в этом. Он прямо ложился на пол и бился ногами, говорил: «Я не буду жить здесь, я не могу здесь жить», — вспоминает Юлия.
Поморам тяжело вне натуральной среды обитания.

— Местные жители все же понимают, что они живут в уникальном месте; если походите по городу, поспрашиваете людей, они не любят жить в этих панельных домах, они не любят жить в квартирах, они любят жить на земле, они уезжают на все лето в Кереть, в Пулонгу. Они понимают, что ни в каком мегаполисе они не купят себе этого никогда. К нам стали сюда переезжать из больших мегаполисов, приезжают сюда жить. Очень много семей сюда приезжает, они хотят здесь жить, потому что все у нас есть здесь все, что нужно: и больница, и садик, и школа. Был лицей до этого даже. А мегаполис их душит, — говорит Юлия.

Ее слова подтверждает поморка Александра Демянчук из Нюхчи, отдаленной от Чупы на 450 километров.

— Вот я в городе не могу находиться, — говорит она.

Юлия и Вася переехали жить в Чупу. Вместе развивают туристический бизнес. Юлия активно занимается в «Бассейновом совете» — организации, созданной в 2003 году по инициативе тогдашнего руководителя морской программы Всемирного фонда дикой природы и директора биологической станции МГУ. Они в своих планах по сохранению беломорской природы обратили внимание на местных жителей, и свои проекты «Бассейновый совет» разрабатывает так, чтобы от них была польза для людей. То есть перед тем, как объявить об открытии природного парка, они обсуждают это с людьми, стараются найти их понимание для той или иной идеи.

— Стараемся сохранять природу с учетом интереса местных жителей, — таким образом Юлия формулирует основную цель организации.

Вскоре «Бассейновый совет» стал заниматься и другой работой, не только природой. В организацию вошли местные бизнесмены, заинтересованные в развитии региона, и рыбаки. Особенно для последних, когда они выступали от лица довольно крупного объединения, оспаривание новых правил рыболовства стало более эффективным. Все чаще в повестке «Бассейнового совета» — развитие туризма. Только Белое море — не Черное, и обычных курортных городов здесь нет и быть не может.
БЕЛОМОРСКИЙ ТУРИЗМ
— Туризм бывает разный. Мы тоже очень осторожно пытаемся к этому подходить, чтобы он был социально ответственный, чтобы он был разумный. Природа Арктики очень уязвима, если вытопчешь под палаткой кусок земли, то там три года ничего не будет расти. Север не может полюбить большое количество народа. К нам никогда не приедет столько народа, сколько, условно, в Крым, — считает Юлия Супруненко. — Тут у нас хотят строить гостиницы. Это то, чего не хотела бы я, но одна маленькая гостиница не помешала бы. Самая простая, элементарная, типа хостела. А так, я бы хотела, чтобы больше шли к сельскому, традиционному туризму, чтобы местные передавали туристам то, чему могут научить, то, что у них есть. Но такие люди, которые могут это делать, к сожалению, с каждым годом уходят. Конечно, могут найтись такие, которые это из книг почерпнут, загорятся и будут это передавать, такие энтузиасты, это тоже возможно».

Из ее слов следует, что приезжающих на Белое море туристов можно поделить на две группы. Первые — это не классические москвичи, которые просто понаехали, строят дачи и возят туда детей — нет, они едут туда, «чтобы сохранить это все». Это любители, некоторые влюбленные так, как Юлия, у некоторых, так, как у Васи, здесь корни. Но есть и другие. Те, которые скупают землю, строят «усадьбы», ограничивают доступ местным жителям, и те, кто, казалось бы, точно так, как поморы, любят выходить в море, но манеры у них совсем не поморские.
— Это такие люди, которые приезжают на очень крутых машинах, на очень крутых катерах. Они их скидывают в море, эти свои лодки, и просто гоняют на сумасшедших моторах. За ними не угнаться никакому Рыбнадзору. И бывает, что они стреляют по животным. Один раз морж к нам приплыл обстрелянный, он не умирал, но следы были на нем. И что с ними делать? У нас нет такой техники, ни у кого здесь нет такой техники, чтобы их догнать и наказать. Хотя мы с «Бассейновым советом» и в этом году будем делать рейды. Если не хватает возможностей у разных органов, то ли топлива не хватает, то ли техники нет такой, то мы им готовы предоставить свою помощь. Устраиваем рейды, хоть как-то помогаем, штрафуем. Или пожары. Мы не один раз своими силами, своими людьми тушили пожары здесь. Конечно, вызываем службы, но пока они доедут… И конечно, в основном это туристы их вызывают, эти пожары, — говорит Юля.
И все-таки многие поморские активисты видят шанс именно в туризме. Хотя на Поморье явно не хватает туристической инфраструктуры. Найти ночлег — это только начало проблем, с которыми сталкивается турист. Возникает вопрос транспорта. Между большими населенными пунктами можно передвигаться на поезде или на электричке, но многие места на Белом море просто недоступны, особенно в холодную погоду. Чтобы попасть в старые поморские деревни, надо нанимать машину, и стоит это дорого. И, конечно, не всегда это все возможно зимой.

До Тони Тетрина зимой надо добираться на снегоходе. Есть еще один фактор. Привлекательность сногсшибательной красоты русского Севера сильно падает на фоне ограничений в пребывании для иностранцев. Не каждый иностранный турист готов к общению с ФСБ, даже если это общение проходит очень вежливо. Уже сам факт, что иностранцу необходимо заявлять в службу безопасности о своем намерении побывать на Белом море, может у многих потенциальных гостей вызвать отторжение.

Если рекомендовать туристам поездку в какую-то конкретную точку на побережье Белого моря, то это должна быть Нюхча.
В этом старинном поморском селе все еще видно, насколько мощной и богатой была поморская культура. О том, как хорошо благодаря промыслам и торговле жили поморы, свидетельствуют громадные деревянные купеческие дома. В одном из этих двухэтажных широких домов, который был построен еще в 1903 году и до революции принадлежал купцу Понамареву, а после выполнял разные государственные функции (здесь были администрация, медпункт и даже роддом), сегодня находится «Хламной сарай». Надежда Семенова оставила официальное название, которое возникло спонтанно, еще до того, как музей был формально основан.

— Люди от хлама избавляются, а я все тащила к себе, — говорит она. — Я в школе работаю, мы стали заниматься исследовательской деятельностью.

Надежда Сергеевна и показывает первый экспонат:

— Это наволочка, которая была подарена жениху. Девушка ему подарила.

Собирать ненужный «хлам» она начала еще в 2006 году. Экспонатов становилось все больше и больше, и не совсем было понятно, что с ними делать.

— Сначала мы не брали много потому, что места не было, а потом я стала в сарай все это укладывать.


Из этого «укладывания хлама в сарай» и возник музей поморского быта «Хламной сарай» в Нюхче. Сегодня это важное и известное место на карте памятников поморской культуры.

У Надежды Сергеевны есть какая-то особенная внутренняя сила, это замечается сразу, при первом же взгляде на нее. Она человек добрый, серьезный и решительный. Без ее качеств и энтузиазма не было бы в Нюхче «Хламного сарая». А так благодаря своей руководительнице он развивается. Ремонт здания и приспособление его к музейным функциям был сделан за счет гранта от международного проекта по приграничному сотрудничеству России и Евросоюза.
— В этом году мы выиграли президентский грант в 100 тысяч на развитие музея, — говорит Надежда Сергеевна с некоторой гордостью. То, что ей надо сделать срочно, — это пересчет и инвентаризация экспонатов, так как сарай становится полномасштабным институтом.
Надежда Сергеевна показывает поморскую культуру вживую: в большой печке она готовит традиционные блюда — жареху из трески и яичницу. Все сопровождается рассказом, допустим, о том, что перо не загорается от огня, и поэтому искры тушили всегда пером, и она тоже так делает. Блюда в керамической посуде она ставит в печь на большой лопате, которая называется «пекло», такие лопаты могли по традиции изготавливать только вдовцы. У Надежды Семеновой и вкусно, и познавательно.

Она поморка.
— Ну да, а как же нет, обязательно! Я и родилась на становище, уже готова, никуда уже не убежишь, — смеется она. — Во-вторых, поморская культура. И говор, и культура жизни, и нематериальная культура — все это есть. Я считаю, что я уже носитель этой нематериальной культуры, кроме того, что родилась на становище. Многие сейчас не говорят, что я помор, потому что не у всех есть лодки, не все рыбачат. Если человек ходит в море, понятно, что это помор, да? Вот, ну и сейчас не все зарабатывают от моря, не от моря кормятся, но традиций дома все равно придерживаются. Печка дома поставлена, интерьер, эти рыбники, эти традиции семейные. Когда придерживаешься традиций, когда живешь в традиционном доме — вот, оно понятно, что это поморы уже.

Пришлось еще поинтересоваться у Надежды Семеновой: а поморы русские?

— Поморы русские, да. А как же не русские? Русские, конечно, — отвечает она.
СМЕХ И ГОРЕ У БЕЛА МОРЯ
Во время прогулки по Нюхче Надежда Семенова показывает то, что осталось от настоящей поморской культуры. Фраза «Море — наше поле» для поморов — это кредо. Надежда Семенова добавляет еще:
— От земли не будешь богат, только горбат.

При коммунистической власти традиционный вид жизни поморов был перевернут вверх ногами. Даже здесь, на холодном Белом море были основаны сельскохозяйственные колхозы. Развал Советского Союза вместе с его общественным и экономическим строем не повлекли за собой значительных изменений для поморского населения. Вернуться к привычным способам заработка, рыболовству, охоте и торговле было невозможно, и невозможно до сих пор. Это вызвано правовыми регуляциями по рыболовству, прописанными в федеральном законе. Легально ловить рыбу может только единственный удержавшийся в Нюхче колхоз «Беломор». Но и у него все не так светло — у колхоза слишком маленькие рыболовные квоты. В итоге сотрудникам колхоза большую часть года делать нечего.

— Чтобы зарабатывать, надо разделить это на весь год, жить же должен человек как-то. А квоты маленькие. У нас еще есть судна в колхозе, ходят на Баренцево море, но квоты этой только на три месяца хватает, потом в аренду сдают судна. Колхоз зарабатывает таким образом, но рыбаки остаются без работы. У нас сейчас мало лодок строят, тоже поэтому. Какой ты помор теперь? Теперь и законы такие, что рыбу ловить нельзя. Что значит от моря кормиться? Это значит, что он поймал селедку, он ее продал и год на это живет, да? А сейчас, если можно взять рыбу 10–15 килограммов, сколько ты унести можешь, и не на продажу, то это вообще крест ставит на этой культуре, — говорит Надежда Семенова и делает крест рукой.

Не лучше ситуация выглядит в других местах Поморья.

— Вся жизнь поморов основана на использовании природных ресурсов, — говорит Сергей Самойлов, глава колхоза «Беломор», который находится в Летней Золотице в Архангельской области.
Самойлов — человек в регионе известный, прославился он своей усердной работой в развитии поморских деревень. У колхоза «Беломор» из Летней Золотицы точно такие же проблемы, как у «Беломора» из Нюхчи.

— От наличия квот зависит экономика в Колхозе, а от экономики в колхозе зависит жизнь деревни, — объясняет Самойлов. Квоты продаются на аукционах, их недостаточно. Пароход, который принадлежит колхозу Самойлова, делят с другим колхозом — «Зарей Севера» из Долгощелья, а когда оба за несколько месяцев выловят свои квоты, пароход они сдают в аренду другой отрасли — на нем ищут нефть. От колхоза зависит жизнь людей в деревнях. «Беломор» старается всеми возможными способами облегчить жизнь населения труднодоступной северной деревни, организует мобильную администрацию, чтобы жители могли наладить свои дела, не отправляясь для этого специально в Архангельск, решает вопросы здравоохранения, старается развивать туристический потенциал.
— Моя задача — доказать российскому правительству, что за такими предприятиями, которые несут социальную нагрузку, должна быть закреплена квота, — возмущается Самойлов. — Хотелось бы понять, как наше правительство готово и готово ли вообще защищать наши интересы.
Когда весной в Архангельске проходил Арктический форум, Самойлов обратился к губернатору Архангельской области с просьбой поднять вопрос квот на встрече с президентом. Обсуждался ли этот вопрос, в итоге не понятно.

— Мы не говорим «дайте нам деньги», мы говорим «дайте нам ресурс, вот этот ресурс, который мы 85 лет добываем», — говорит Самойлов.

У колхозов не хватает рыбных квот, зверобойный промысел, охота за бельком, был запрещен. Жить морем поморам не удается. В рыболовстве жесткие правила, разобраться в них — задача не из простых. Абсурд ситуации не понимает и Сергей Самойлов:

— Правила достаточно сложные. Раньше у каждого субъекта были правила свои. Поэтому было легче. А здесь ты берешь общие правила, там общая часть, потом специальная часть. Когда ты общую уже прочитал и начинаешь специальную, то ты уже забыл, что там в общей находилось. Поэтому сложно простому человеку в деревне, который закончил восемь классов в 1975 году… Главное правило они помнят: когда нерестовый период, сети ставить нельзя.

If a building becomes architecture, then it is art
Но на всякий случай местные жители скрываются от каждого неизвестного им человека, который мог бы их «словить» с сетями. Особенно пугает фотоаппарат. Ведь каждый может быть Рыбнадзором. Решение Самойлов видит в перемещении полномочий по рыболовству и управлению ресурсами на региональный уровень:
— Власть делает законы для всех, а условия везде разные, на Камчатке одно, на Сахалине другое, в Белом море третье, на Балтике четвертое. Прописывать каждую особенность в законе — это абсурд. Поэтому логично передать субъекту эти полномочия.
Проблемы рыболовства возвращают все к проблеме идентичности. Сергей Самойлов, хотя из-за своего южного происхождения и не претендует на помора, с симпатией относится к поморскому движению, он член Ассоциации поморов Архангельской области.

— Факт того, что у поморов есть морские традиции, никто не отрицает, но государство не может почему-то признать эти традиции. Потому что традиции могут быть только у коренного малочисленного народа. И это проблема. Почему поморы как субэтнос русского народа не могут получить признания своих традиций? — спрашивает он.

Вопрос остается без ответа. И судьбу поморов тоже не предугадать. Будут ли они еще через лет десять, пятнадцать? Будет еще кто-нибудь петь поморские песни? Печатать русско-поморские словари? Будет кому показывать древний поморский быт в музеях региона? Будут ли жители беломорских берегов ходить в море за рыбой, чтобы потом приготовить из нее рыбники и жареху?

За окнами архангельского кабинета Сергея Самойлова идет снег. Невероятно красиво, хотя это весна. Красиво, но как-то грустно.
Made on
Tilda