Густой сосновый лес кончился: уложенная щебнем дорога вывела нас к бетонному, обросшему паутиной мосту через мелкую речку. Перед мостом, будто в насмешку, стоит знак «Река Великая». На самом деле к северу от Пушкинских гор она расширяется и начинает соответствовать своему названию. Сюда, под этот мост, ходят купаться мужчины из ребцентра «Пошитни»: до него отсюда примерно 20 минут пешком.

Где-то неподалеку должна быть остановка автобуса. Прямого рейса до Пошитней из районного центра, конечно, нет: в деревне дай бог две улицы. В отличие от расположенного рядом заповедника «Михайловское», того самого, куда сослали Пушкина, поездки в Пошитни не пользуются популярностью: из Пушкинских гор на автобусе сюда можно добраться два раза в день, в 6:00 и в 18:00. В ребцентре меня никто не ждет так рано, идти час пешком по незнакомой местности — идея занятная, но рисковая, поэтому я просто заказала такси.

Всего 20 минут от Пушкинских гор, и мы доехали до деревни Пошитни. На въезде стоит часовня, слева от нее — стройка. Это будущий спортзал. Пока импровизированный фитнес-центр располагается на улице: с дерева свисает боксерская груша, рядом — скамейка с деревянными столбами по бокам, которые выполняют роль стойки для штанги. Чуть дальше — другая стройка: обитатели центра ставят новый коровник взамен сгоревшего.

Часть зависимых живет в одноэтажном каменном доме. Остальные — в белом двухэтажном здании, той самой часовне, которая встречает въезжающих в деревню. Внутри это полноценный корпус с жилыми комнатами, маленьким храмом, кабинетами консультантов, кухней, трапезной с тремя длинными деревянными столами и залом. В зале анонимные зависимые собираются на занятия, здесь же они встречаются в свободное время, чтобы пообщаться, поиграть на гитаре или порисовать, но чаще пишут «шаги» — задания, которые обсуждают на сообществах.

«Пошитни» — один из 70 православных реабилитационных центров, проект фонда «Диакония», который объединяет усилия христианских церквей для решения социальных проблем. Фонд разработал программу «Метанойя», многое позаимствовав у более известной 12-шаговой программы, предполагающей встречи анонимных зависимых и задания, с помощью которых человек учится осознавать свою болезнь, «перепоручать свою жизнь высшей силе», распознавать свои чувства и справляться с ними. Создатели «Метанойи» добавили в 12-шаговую программу «общинный уклад», трудотерапию и обращение зависимых к Богу.

День в ребцентре начинается с того, что зависимые в молитве просят Бога об удачном дне. Потом проходит утреннее сообщество анонимных зависимых. С 9:00 до 15:00 — трудовые послушания. Кому какие работы назначены на день, обитатели центра узнают из большой тетради в клетку — «Книги судеб», как назвал ее один из зависимых.

Кроме уборки домов и приготовления еды выздоравливающие работают на огороде, колют дрова, ухаживают за свиньями и коровами, готовят молочные продукты. Излишки всего, что производят в ребцентре, продают деревенским. Отказаться от послушаний нельзя, высказывать пожелание заняться каким-то определенным видом работ тоже не принято.

В 15:00 — обед, в 16:00 выздоравливающие расходятся по малым группам по три-четыре человека и проводят собрания анонимных наркоманов. В 17:00 — лекции, после них — свободное время, немалая часть которого уходит на письменные задания. День заканчивается сообществом, где зависимые рассказывают о своих чувствах, и молитвенным правилом.

В небольшое окошко, которое отделяет трапезную от кухни, заглядывает подросток с бритой головой. Ему 18, но с первого взгляда не скажешь, что он уже окончил школу. Он обращается к двум поварам-реабилитантам, которые готовят гуляш.

— Сева, дашь интервью? — спрашивает паренька Слава, один из поваров.
— Не сегодня: я сейчас в плохом настроении, наговорю гадостей. Я спросить хотел: если я хочу, чтобы меня пожалели, — это гордыня? — Сева засуетился. — Ты как главный по гордыне скажи.
— Мне кажется, это что-то к теме взросления, — рассуждает Слава. — Если ты отвечаешь за себя...

Сева раздраженно перебивает:

— Ты можешь на вопрос ответить, а не придумывать ерунду всякую?
— Если ты отвечаешь за себя, зачем тебе чья-то жалость, грубо говоря? — невозмутимо продолжает Слава. — Если ты не осознаешь, что это эгоизм, значит, это не эгоизм.

В перепалке мужчины перебивают друг друга, из их спора непонятно ни слова.

Тема смирения и гордыни звучит в ребцентре постоянно. Борьба с эгоизмом важна и по программе «Метанойя», и в рамках религиозного воспитания. К четвертому дню я уже привыкла к постоянным разговорам о гордыне, а пока спор Славы и Севы для меня слегка безумен.

— Жизнь, основанная на своеволии, не может быть успешной, — негромким голосом объясняет мне другой повар, застенчивый Никита. — Когда я гордый, не слушаю обратную связь, надеюсь только на себя — ну и результат соответствующий: сам я могу только употреблять.

— Мы тут с братьями отслеживаем друг за другом недостатки, чтобы от них избавляться. Ну не то чтобы друг от друга отслеживаем — пытаемся разобраться в себе, понять, почему так с нами произошло, — добавил Слава.

Славе около 30 лет, и это его первая реабилитация. Никите 24. С 17 лет он живет то в общагах или у друзей в «притонах», то в реабилитационных центрах. Рекордный срок трезвости для Никиты — полгода. Я смотрю на этого худого парня с большими серыми глазами и полублаженной улыбкой и не могу представить его под наркотиками.

— Отец в конце концов сделал так, чтобы вся семья меня перестала принимать. Он вообще смирился с тем, что я умру к 30 годам. Однажды звоню отцу, говорю: «Я готов лечиться», — вспоминает Никита.

Родные предложили Никите четыре реабилитационных центра на выбор. Но он в тот момент был трезвым всего день — остальные центры принимали как минимум с двумя неделями без употребления наркотиков и со всеми медицинскими справками. Отец Никиты отвез его в «Пошитни». Никита живет здесь уже три месяца. Впереди еще три месяца реабилитации и полгода на социальной квартире в Петербурге.

— Квартиру дает фонд «Диакония» за семь тысяч в месяц. Я хочу в Питере остаться, не вернусь в родной город. Хочу на консультанта отучиться. Я считаю, что мало просто выздоравливать — нужно помогать таким же зависимым. Надеюсь, это моя последняя реабилитация, — говорит Никита.

Жизнь в «Пошитнях» Слава флегматично называет «армией на минималках»: говорит, его дисциплинирует такой распорядок дня. Никите поначалу было сложнее.

— Мне кажется, тут специально созданы трудные условия, чтобы мы учились проживать их в ребцентре. Тебя намеренно выводят на эмоции, чтобы ты в городе смог справиться с проблемами без веществ, — говорит Никита.

Слава и Никита говорят, что ребцентр им помогает, но чем конкретно — пока не понимают.

— Кто-то своим примером показывает, что хочет тебе помочь. Он с открытым сердцем — и ты ему веришь. Ты как-то мимикрируешь в эту сторону. Я сам замечаю за собой, что лучше становлюсь, не такой потерянный. Чувствую: все ты можешь, просто надо немножко поднажать, — рассуждает Слава.

В трапезной три-четыре человека пьют чай и пишут задания. Один из зависимых, Саша, пьет растворимый кофе — он носит его с собой в баночке из-под витаминов. Время от времени кто-то проходит мимо и «стреляет» у Саши кофе. Саша явно этому не рад.

— Общак — это святое, это ты братьям помогаешь, — говорит ему открытый и общительный шутник Денис.
— Так я помогаю братьям, а мне не возвращают ничего, — ворчит Саша.
— Общак, — я усмехнулась. — Кельи хатами называете, «волю» обсуждаете. Откуда столько шуток про тюрьму?
— Ну потому что мы в изоляции, — ответил Денис. — Ты тут не «вольный»: есть режим, есть запреты. Вольный — это когда совсем без ограничений.

Денису 40 лет, хотя на первый взгляд ему сложно дать больше 30. В Подмосковье, где он жил в последнее время, Денис ремонтировал машины. Однажды его жена попала в больницу. Мужчина остался дома с грудным ребенком и двумя детьми постарше. Через несколько дней, не выдержав нагрузки, он впервые принял наркотик. Вскоре дозы ему начало хватать на три-четыре часа.

— Я готов был сюда зайти и паспорт порвать, чтобы никаких ходов назад не было. В той жизни не осталось ничего, кроме гаражей и моего прозвища — Доктор Кузов. Трех пацанов и жену отправил назад в Сибирь — там помогут им, пока меня нет, — говорит Денис.

В зале перед трапезной на офисной доске, где каждый день пишут тему лекции и общее задание, выздоравливающий Володя черным маркером рисует волка с пистолетом и в футболке «Boss». Как выяснилось, он перерисовывает его каждый день.

— Что это за волк?
— Это я, — гордо заявляет Володя. — Я себя рисую.

Саша уже забыл про кофе, который ему не возвращают. Он бегает по залу и вручает всем конфеты, которые называет «трезвыми веществами». Саше под 40, но поведением он напоминает ребенка: такой же непосредственный и наивный.

Выздоравливающие перекидываются еще парой шуток и расходятся по своим комнатам на малые группы.

Мы с 18-летним Максимом зашли в его комнату, где должно пройти собрание анонимных наркоманов. На деревянных двухъярусных кроватях уже сидели соседи Максима. Максим кивнул на меня и сказал: «Инициатива Михаила Николаевича». Брюнет с торчащими ушами недовольно поморщился, но ничего не сказал.

Лопоухого парня зовут Дима, он не первый раз в ребцентре, и он ведет группу анонимных наркоманов: ведущим его назначили консультанты. Дима начал зачитывать правила группы. Он напомнил мне судью, который оглашает свое решение: тихо, неразборчиво, без эмоций.

— Не жуем жвачку не качаемся на стуле вместо точки говорим спасибо, — дотараторил Дима, повисла пауза. Он продолжил уже спокойнее: — Андрей, у тебя — «10 проявлений зависимости в моей жизни». Чтобы понять, чего ради-то я трезвым быть хочу. Максим, ты даешь обратную связь как минимум по пяти пунктам.

Андрей начал, преодолевая стеснение, зачитывать с тетради записи о том, как алкоголь мешал ему выстраивать отношения, зарабатывать деньги и общаться со знакомыми. Иногда он отрывал взгляд от тетради и пару секунд глядел в пустоту.

Максим несколько раз смотрел на меня и саркастично улыбался, давая понять, как ему наскучило происходящее: он в этот момент был похож на троечника на задней парте, который хочет подшутить над занудой учительницей. Но когда до него дошла очередь, он мгновенно стал серьезнее и, глядя Андрею в глаза, поделился с ним, какие чувства у него возникли во время рассказа «брата»: он во многом узнал себя.

Группа закончилась раньше, поэтому парни решили поболтать. Дима полулежит на нижнем ярусе кровати и зевает: ему на три дня назначили послушание коровника, так что второй день он встает в 4:30. Максим выглядит энергичнее, говорит в основном он.

— Я тебя как увидел, даже не удивился: сразу понял, что ты журналистка. К нам за месяц третий журналист приезжает, — засмеялся Максим, развалившись на стуле.

— Болезнь у нас биопсихосоциодуховная. — Дима, не дожидаясь вопросов, решил рассказать про реабилитацию: — С нами психологи работают, мы можем в любое время по любому вопросу прийти к ним и к остальным консультантам тоже. Духовная — здесь активное воцерковление. Но, с другой стороны, никто не заставит упасть на колени перед иконой.
— Но тяжело без веры в Бога выздороветь. Или ты не согласен? — добавляет Максим.
— Это каждый для себя сам решает, — ответил Дима.
— Но «шаги» без Бога не написать. Сколько я ни говорил с консультантами — они мне все говорили, что без веры в Бога не будет выздоровления, — настаивает Максим.

Он завел разговор об отъезде: сегодня он, не дождавшись конца реабилитации, уезжает в Питер ночным автобусом.

— Я, если честно, здесь уже не вывожу по режиму, по объему работ, по писанине. Я первое время на эйфории был, мне все говорили: «Ты подожди, скоро взвоешь». И правда, через полтора месяца стал беситься. Не успевал выполнять работу, опаздывал, накалял консультантов, — говорит Максим.

Незадолго до этого разговора его на неделю «для смирения» отправили в Святогорский монастырь, расположенный в 12 км от «Пошитней». Иногда зависимых из «Пошитней» отправляют туда на послушания. В этом году до Пасхи каждую неделю кто-то из выздоравливающих ездил туда. «Мы им помогаем с работой, а их батьки́ для нас службы проводят», — объясняют реабилитанты.

— Там мне нос сломали монахи, — смеется Максим. — Ну я тоже не особо успевал. Вернулся с сотрясением, уже два дня понимаю, что у меня лопается башка. Чувствую: все, пора. Если я не сорвусь, я приеду в любом случае обратно. Мне все братья помогают, все консультанты советы дают. То, что я единственный из 13 не могу справиться с очевидными вещами, никого не волнует, и справедливо.
— Если хочешь знать мое мнение, у тебя нет шансов: ты в городе сорвешься, — говорит Дима.
— Ну Николаевич [Михаил Мануйлов, главный консультант] надеется, что я сорвусь, и Юрьич тоже, — засмеялся Максим. — Хрен вам, я назло продержусь, отвечаю. Мне нужно время, чтобы разобраться, что мне нужно от этого центра, от себя и вообще от жизни.

Мне вспомнился разговор за обедом.

— А если я сорвусь за неделю? — Максим тогда с вызовом спросил Михаила Николаевича.
— Да я рад буду, если ты сорвешься, я молиться буду, чтобы ты сюда не вернулся, — ответил консультант.

Я не ожидала такого. Но за столом засмеялись.

— Это первый случай, когда молятся не за здравие, а за срыв, — пошутил Сева.
— За вас, Михаил Николаевич, уже тоже не за здравие молятся, — парировал кто-то из выздоравливающих.

Сева продолжил:

— Вот я уже должен был, по вашим словам, и в армию уйти, и на зону уехать — а я еще тут.

В «Пошитнях» иногда проскакивают такие шутки. Выздоравливающие относятся к этому спокойно. Максим рассказал, что Михаил Мануйлов поддерживал его, когда у него начались сложности.

— Может, я еще не готов к реабилитации: не достиг своего дна, может, я реально занимаю тут чье-то место и мешаю выздоравливать другим, — размышляет Максим.
— Ну это делает тебя сильнее, — после заминки сказал Дима.
— Да… Мне похер, — с улыбкой сказал Макс.

— Кто вылил молоко из банки на пороге? — строго спрашивает консультант по быту — рыжеволосая женщина с натруженными руками и низким громким голосом. «Она нам как мама, но иногда и как батя», — сказал про нее выздоравливающий Слава, намекая на ее суровость.
— Оно прокисло, Евгения Трифоновна, — решается сказать Саша. Он на этой неделе готовит молочные продукты.

После первых трех часов послушаний у выздоравливающих чаепитие. В это время Евгения Трифоновна обсуждает с ними бытовые проблемы в «Пошитнях».

— Выпили бы молоко, — говорит консультант.
— Так оно прокисло, — заводится 18-летний Сева.
— Вам — нормально, — заявляет Евгения Трифоновна.

«Замечания сокелейникам делать с любовью», — написано в памятке зависимым. Судя по тому, как консультант по быту 15 минут распекала мужчин, непохоже, что она читала эту памятку.

— Видимо, сегодня ты тоже не готов дать интервью? — спрашиваю я Севу после чаепития.
— Да нет, все в порядке, — смеется он. — Я, конечно, разозлился, но Евгения Трифоновна права априори. Даже если не права, она знает, как лучше.
— Нас тут 30 наркоманов, как ей еще-то с нами общаться? — говорит проходящий мимо Саша.

Сева прошел шестимесячный курс реабилитации и должен был уехать на соцквартиру. Ему посоветовали остаться в «Пошитнях» еще на месяц. Сева сначала возмущался, но потом решил остаться.

— Делать одно и то же, каждый раз надеясь на другой результат, — это определение безумия, — объясняет Сева. Утром на перекуре он рассказывал то же самое другим выздоравливающим. — Мне до сих пор сложно со смирением относиться ко всему, но я решил: люди с 10, 15 годами трезвости знают то, чего не знаю я. Даже если я не понимаю, для чего, и никогда не пойму — надо делать, что они говорят. Тем более альтернатива одна: ехать назад, а назад я не хочу.

Тяга — желание употребить наркотик — уже редко беспокоит Севу напрямую. Иногда она проявляется косвенно: Сева приводит в пример мысли о том, что он уже выздоровел и готов уезжать из ребцентра.

— Почему это проявление тяги? — спрашиваю я. — Может, ты правда уже выздоровел.
— Ну так болезнь работает, — пожимает плечами Сева. — Или когда что-то здесь не нравится, я понимаю, что это тяга обходным путем заходит. Что здесь может не нравиться? Мне есть где спать, мне есть чем утолить голод, мне есть что делать и с кем общаться. Лучше, чем в подъезде, где я жил. И я понимаю, что это тяга.
— Что ты делаешь, когда тяга появляется?
— Молюсь, — усмехается Сева. — Но вообще есть много разных инструментов, медитации там.
— Ты верующий?
— Я агностик. Но мне помогает. Тут главное — пережить тягу. Консультанты объясняют, что это нормально, дают инструменты — каждый раз разные. Дальше уже все зависит от тебя.
— Я бы, наверное, не смогла настолько довериться консультантам, — задумалась я.
— Это желание выздоравливать, — ответил Сева. — Если ты хочешь выздороветь, ты должен им довериться.

Сева кажется обычным подростком с характером, больше похожим на 14–15-летнего парня: он говорит, что возраст наркомана — это его биологический возраст минус стаж употребления. Из-за импульсивности и прямоты Севе, кажется, требуется больше усилий для того, что здесь называется смирением. Но к борьбе с гордыней Сева относится серьезно: заметно, что он очень старается выздороветь и верит, что смирение ему поможет.

— С днем рождения! — кричит Саша в плохо освещенном свинарнике и киношно аплодирует. Одному из поросят, за которыми он сегодня ухаживает, исполнилось три месяца.

Послушание свинаря кажется Саше самым сложным из-за «двух страшных хряков» Нафани и Чубайса, которого ребцентру подарил Святогорский монастырь. Но с февраля никто, кроме Саши, не может заходить в свинарник, чтобы свинья не испугалась незнакомого человека и не задавила поросят.

Когда-то Саша думал, что анонимные алкоголики — это те, кто вместе пьет, не раскрывая своих имен. Сейчас он приехал на третью реабилитацию, а через месяц в очередной раз уезжает на социальную квартиру в Петербург.

— Не знаю, удержусь ли я. У нас же болезнь не лечится: можно 25 лет в трезвости провести, сорваться, и как будто не лечился никогда. Но чтобы жить, не замечая болезнь, — надеюсь, я научился, — говорит Саша.

По статистике, которую ведут в «Пошитнях», около 60% мужчин, прошедших реабилитацию, остаются трезвыми. Из тех, кто срывается, многие возвращаются в «Пошитни».

Консультанты говорят Саше: «Нам тебя больше нечему учить: ты вооружен всеми знаниями». По просьбе консультантов он три месяца ходит на встречи со специалистами по зависимостям. Мужчина может обратиться к консультантам в любое время во второй половине дня: до обеда он выполняет послушания.

— Послушания превыше всего, превыше молитв даже, — объясняет Саша.

Саша закончил менять опилки у свиней. Мы прошли в серый деревянный дом за часовней: там готовят молочные продукты, там же стирают и сушат одежду. Саша прошел под мокрыми трениками и рабочими куртками, развешанными вдоль стен с облупившейся побелкой, и вошел в небольшую комнату. Коровники уже принесли молоко. Саша начал собирать сепаратор в треть своего роста.

— Так я могу почувствовать себя полезным. — Саша показывает на сепаратор. — В том, что свинят покормил-напоил, в том, что братьям помог. И так я выздоравливаю. Мне консультанты говорят, что я от себя бегу, не могу себя принять, какого есть, наркомана. Я себя тороплю в то будущее, где я хороший.

Саша дособирал сепаратор и разогнал его вручную. Ему жарко, зато зимой, по его словам, это послушание мечты: пока остальные мерзнут на улице, Саша разгоняет сепаратор в доме. Саша ищет положительные моменты в работе: говорит, так отпускает скопившийся на душе негатив. Помогает не хуже, чем проговорить или прописать задание.

— Первые три месяца тянулись, как будто два года, — вспоминает Саша. — А сейчас за работой время летит быстрее. Ты сосредотачиваешься на деле и не думаешь о веществах.

Молока в кастрюле не осталось. Саша с небольшим опозданием, но заканчивает послушание.

— Напиши, что выход есть: надо крутить сливки, — попросил меня Саша.

В трапезную вошел коренастый мужчина в очках, фиолетовой футболке и трениках. Это главный консультант Михаил Мануйлов. По внешнему виду его не отличить от остальных зависимых. Он ездил в районный центр и вернулся к обеду.

Саша тут же бросился обнимать Мануйлова. Сева подошел за теннисным мячиком: мужчины в «Пошитнях» несколько дней ждут возможности поиграть в настольный теннис в курилке. Сегодня Михаил мяч не купил. Сева попросил обязательно купить его позже. Михаил раздает другие покупки, о которых его просили реабилитанты.

Михаил Мануйлов остается трезвым семь с половиной лет. Он тоже бывший зависимый, как и все консультанты в «Пошитнях». Они, кроме двух-трех человек, проходили реабилитацию в одном из двух центров, основанных фондом «Диакония».

— У нас основной принцип — «равный равному». Они мне как товарищи по несчастью. Я бы здесь не работал, если бы относился к ним иначе, — объясняет Михаил.

Мануйлов отмечает, что в «Пошитнях» сформировалось крепкое братство, он называет эту обстановку терапевтической. Обстановка, действительно, светлая: не во всех семьях встретишь столько доверия и поддержки, сколько есть между этими чужими друг другу мужчинами. Консультант уверен: так получилось, потому что в ребцентр приходят люди с мотивацией к выздоровлению.

— Если на собеседовании я чувствую какие-то сомнения, я таких не беру, — заявляет Михаил. — Нам же маяться придется, плюс у нас часто очередь бывает — зачем нам брать человека, который готов на полумеры?

Важную роль в укреплении братства, по мнению Мануйлова, играет трудотерапия. Из-за трудовых послушаний первый этап реабилитации растянулся на полгода: программа, у которой «Пошитни» многое позаимствовали, рассчитана на 28 дней.

— Трудотерапия воспитывает волю, социальные навыки, учит общаться с другими, но, конечно, работа зависимого не лечит. Вся письменная работа, сообщества, тренинги дают основной эффект: мотивируют работать над собой, помогают понять, как работает болезнь. Главное, чтобы они могли вернуться в город и жить без наркотиков, — рассуждает глава ребцентра.

В начале реабилитации Михаил замечает у всех выздоравливающих сопротивление. По его словам, это нужно пройти, чтобы осознать свою болезнь и стремиться к трезвости.

— Как-то договариваемся, — говорит Михаил. — Если человек не вливается, он прерывает реабилитацию и уезжает. Я думаю, таких — процентов 20. Это, кстати, очень маленький процент: считается, что, если до 50% прерывает реабилитацию, это нормально.

За нарушения правил или ошибки в работе выносят выговор: здесь он называется «озабоченность», или ОЗБ. После восьми ОЗБ человека выселяют из центра. Такие случаи в «Пошитнях» редки. Моментально, без вынесения замечаний, выгоняют совсем в исключительных случаях, например при употреблении наркотиков или саботаже.

— Тут надо понимать, что такое саботаж, — уточняет Михаил. — «Сегодня не пойду ни на какие лекции, на послушания не пойду» — это открытый саботаж. Тут мы вынуждены выгнать, а то другие будут брать пример. Если задания не успел написать или не захотел, это не так страшно.
— Почему отказ от послушаний страшнее, чем от психологической работы?
— Ну мне так кажется, — Михаил усмехнулся. — Первый месяц все только учатся писать задания. Нам часто говорят, что невозможно столько писать. Ну и у нас есть мужчина с тремя классами образования. На такие случаи хотя бы стоит сделать скидку.

Михаил отвлекся на звонок. Мать зависимого узнает, как ему попасть в ребцентр. Михаил перечисляет все медицинские справки, которые нужны, чтобы его могли принять в «Пошитнях».

— Сейчас мы еще просим согласие на прививку от коронавируса, — говорит Мануйлов. — По-другому не беру. И с недавних пор просим компенсацию за питание, пять тысяч в месяц. Как будет все на руках, должен сам еще позвонить. Мне нужно будет еще личное собеседование провести.
— То есть компенсация обязательна? — спрашиваю я, когда Михаил заканчивает разговор.
— Ну... это добровольное пожертвование, — отвечает он.

— Вместе весело шагать под раствором
По просторам
розовых историй.
Горе тем, кого постиг Григорий [жаргонное название наркотика].
Тают дни и калории,
Моя гордыня — как у коровки вымя:
Всю жизнь дою, но все охота молочка, —

Слава, один из двух поэтов в «Пошитнях», зачитывает рэп. Он хочет выпустить трек, когда пройдет реабилитацию. Зависимым советуют «не гонять тягу», то есть не обсуждать наркотики, но Слава не может удержаться. Он не один: в центре про них шутят спокойно.

Начинается вечернее сообщество, но прежде — молитва и решение бытовых вопросов.

— Замечания, предложения? — спрашивает Мануйлов.
— Михаил Николаевич, мы можем за обедом читать книгу по зависимости? — спросил выздоравливающий Никита.

Во время еды зависимые по очереди читают книгу вслух. Сейчас читают повесть «Отец Арсений» о священнике, который проповедовал во время Второй мировой войны.

— Здесь — нельзя, — отрезал Михаил.
— Все, спасибо, — смутился Никита.
— У нас все-таки православный центр, — более мягким тоном объяснил Михаил, — прививается православная культура. Ты еще начитаешься, поверь мне.

Зависимые расходятся на две группы и начинают читать итоги дня, которые писали до этого в тетради. Каждый называет событие, мысли в момент события и свои чувства сейчас. Реабилитанты выбирают по пять событий из списка. Затем они рассказывают про «фокус дня» — общее задание. Сегодня это отказ от предубеждений. В конце высказывают благодарности. Например:

— Саша зовет помочь: в свинарнике заслон сломался. Ирония, дружелюбие.
— Отказ от предубеждений: не хотел идти на речку, братья уговорили. Оказалось весело. Довольство, радость.
— Благодарен братьям за поддержку, наставнику, консультантам, Богу за удачный день.

Один дочитывал итоги дня — и сразу подхватывал второй: никто не обсуждал то, что озвучивали другие реабилитанты.

Остался один зависимый, загорелый мужчина за 50 по прозвищу Барракуда.

— Я при посторонних читать не буду. — Барракуда смотрел то на меня, то на Михаила.
— Могу выйти, — спохватилась я.
— Не надо, идем дальше, — твердо сказал Михаил Николаевич.

Я все же вышла из столовой, думая, почему Михаил не вступился за своего воспитанника. В соседней комнате другая группа только подошла к середине: консультант Дмитрий что-то обсуждал с реабилитантами. Вскоре закончили и они.

— Нам нужно все эмоции проговорить. При употреблении у тебя чувства притупляются, и тебе нужно научиться распознавать их заново, — объясняет реабилитант Родион, лысый полноватый мужчина с короткой, но густой русой бородой, как будто сошедший с дореволюционной фотографии.

На обороте тетради у зависимых «шпаргалка» — таблица с обозначением основных эмоций. Новички заглядывают в эту таблицу каждый раз, когда что-то записывают в дневник чувств.

— Первое время ты в себя приходишь среди таких же зависимых. Тебе не нужно думать, где в душ сходить и сигарету стрельнуть. А потом начинаешь по-настоящему программой заниматься, и крыша начинает ехать. Кто-то в депрессию ударяется, кто-то в истерики, кто-то всему радуется. Вот мы и приводим чувства в порядок каждый вечер, — продолжает Родион.
— Тебе это чем помогает?
— Посмотреть на то, что произошло за день, другим взглядом. Ну и мы вспоминаем, что такое эмоции, знакомимся с ними заново.
— Тебя не смущает, что вы свои эмоции в пустоту говорите? Ни консультанты, ни другие зависимые ничего не обсуждают.
— Ну главное — обозначить чувства, распознать их, — говорит Родион. — А консультанты для себя отмечают твое состояние.

Консультант Дмитрий высунулся из-за плеча Родиона и отрицательно покачал головой.

— Они смотрят на твой прогресс, на то, что ты чувствуешь, что ты понимаешь о себе, как ты справляешься с чувствами. Делают для себя выводы, — уточнил Родион.
— Да никаких выводов мы не делаем, — сказал Дмитрий.
— А, вы просто поугорать над нами приходите? — пошутил Родион.

Оба посмеялись и разошлись по своим комнатам готовиться к вечерней молитве.

— Как жених оделся, — подшучивают реабилитанты над молодым мужчиной в рубашке и брюках.
— Ты всегда так одеваешься на богослужения? — интересуюсь я.
— Для меня это важно, — отвечает он.
— Кто-то и в коровник в пиджаке ходит, — смеется Саша.

Каждый четверг в храме ребцентра служат литургию. Она начнется через 15 минут — несколько воспитанников центра используют это время, чтобы сделать письменное задание. Опаздывать в храм нельзя, иначе ОЗБ.

— Я им говорю так: они должны ногами стоять в храме. На утреннем и вечернем правиле все по очереди читают — там нельзя отказаться. А что у них в сердце — я не могу на это повлиять. Тем более я не священник — я не могу чего-то требовать, — рассказывает консультант Михаил.
— У нас по четвергам «положняковые» мероприятия: после литургии завтрак с батьками, а потом фильм — иногда про зависимости, иногда про веру, иногда вообще про что-то отвлеченное. Нам нужно потом по фильмам задания писать, — говорит Родион.

К священникам Родион относится равнодушно: говорит, молодые монахи, которые иногда читают в «Пошитнях» онлайн-лекции, «забавные, как будто покуривают», а те, которые проводят литургию, — «обычные».

— Мне в целом не нравится привязка к традиции — католической, православной, баптистской, но что центр православный, я не против, — размышляет Родион.

В храме постепенно собираются зависимые. По лестнице в тельняшке и трениках, согнувшись, придерживая спадающий с поясницы шерстяной пояс, поднимается Денис. Утром у него прихватило спину, но он решил прийти на службу. Севе у алтаря другой зависимый поправляет воротник поло, выглядывающий из-под ризы, — сегодня Сева помогает проводить литургию. До ребцентра он получил духовное образование и какое-то время служил алтарником, поэтому его назначили помогать священникам.

— Я был за, но если бы я был против, мне бы сказали: «Смирись», — с улыбкой вспоминает Сева.

В высшую силу Сева верит, но назвать себя православным пока не может, хотя его отношение к религии поменялось за время пребывания в центре.

— Я единственное, что спросил, когда сюда ехал: на колени вставать не надо? Мне сказали, что не надо. Я приехал в «Пошитни», и через две недели я уже такой: «Ладно».
— На одно колено встал, — подхватил молодой реабилитант, проходя мимо поближе к алтарю.
— Я начал знать больше о вере, — сказал Сева.

Началась служба. Сначала мужчины с улыбками переглядывались, но посреди литургии послышались всхлипы. У Дениса, который пяти минут не мог провести без шуток, слезы текли ручьем. Я осмотрелась: у Володи-волка в глазах стояли слезы. Вечно улыбчивый Никита смотрел в пол и сосредоточенно слушал священника.

Двое молча переминались с ноги на ногу. Поэт Слава не молился: он изредка крестился и коротко кланялся кивком головы. Так же вел себя другой выздоравливающий рядом с ним. После службы и короткой проповеди от священника оба спустились из храма, минуя причастие.

— А я попаду в рай? — простодушно спрашивает свинарь Саша после проповеди.
—Тут все от твоих поступков зависит, — отвечает один из священников.

До завтрака, на котором священники отвечают на вопросы зависимых, Денис и Родион решили обсудить службу.

— У меня всю дорогу было много вопросов, и я стал разделять то, что человек говорит — священник же тоже человек, он может где-то споткнуться в своих мыслях, — и Священное Писание, а еще есть чувство совести и Дух Божий, — рассуждает Родион.

Родион начал верить в Бога незадолго до того, как попал в «Пошитни». До этого он отрицал веру: он два раза пытался получить высшее образование, оба раза в сфере естественных наук. Первые несколько лет в университете он изучал клиническую психологию, увлекается ей до сих пор.

— Я в самом начале своих отношений с Богом, — рассказывает Родион. — Во мне что-то щелкнуло, и я пришел к осознанию, что, если я начну верить в какую-то высшую силу, которая направляет меня на путь трезвости, никому хуже не станет.
— Вы согласны со священниками, что ваша зависимость — это искушение дьявола? — спрашиваю я.
— Думаю, это все же Бог, — говорит Денис. — Если Бог дал мне такое испытание, значит, его надо было пройти. Возможно, таким путем он меня чему-то научил. Так можно и сломанную ногу на дьявола списать. Нет, это Бог меня так воспитывает: он же как отец, который воспитывает своих детей. Если ты благодаришь и принимаешь такие вещи, в дальнейшем таких уроков не будет.

Денис во многом не согласен с тем, как веру понимают в «Пошитнях». Но за несколько недель здесь он решил не спорить и просто оставаться при своем.

— Я до этого всю жизнь молился «сын Твой», меня так бабушка учила. А здесь молятся «раб Твой». Меня поначалу это так задевало. А сейчас понял, что это лишнее. Мне ничего не стоит сказать «раб Твой». Но в душе я знаю, что я сын, — говорит Денис.
— Тогда что для тебя значит эта литургия?
— Очищение. У меня каждый раз сопли ручьем, я рад общению с папой. Для меня нахождение здесь — это очищение, послушания — очищение, задания — тоже. Это все мне Бог послал, не знаю, в наказание или в награду. Но то, что я здесь, — это же мне во благо Бог дал. Я с благодарностью к этому отношусь.

— Я сначала думал, что ты засланный казачок, косяки наши палишь, — вспоминает Денис. — Мы, наркоманы, иногда «параноим» на пустом месте.
— У вас вроде такое доверие друг к другу в ребцентре, — удивилась я.
— Ну братьям все-таки веришь, стараешься верить. Да и ты здесь меняешься: место благое. Я, как приехал сюда, понял, что необязательно ругаться, матом кричать, драться, — можно спокойно поговорить, и результат будет другой.

Мы сидим у деревянного сарайчика, переоборудованного под курилку: мужчины отдыхают перед показом фильма, я жду такси.

— Мне скоро тоже уезжать — может, когда-нибудь увидимся, — говорит Родион.
— Что думаешь о моменте, когда нужно будет уезжать из ребцентра?
— Спокойно жду, не боюсь. Хочу доучиться на психолога, мне клиническая психология нравится. Предложат в «Диаконии» стать консультантом — отучусь на специалиста по зависимостям. Ну и я увлекался всякой анархистской движухой, пока употреблять не начал, — вот мне интересно в политическую тусовку вернуться.
— А ты, Денис?
— Мне еще рано об этом думать, я тут месяца не прожил, — говорит Денис. — Единственное — жду, когда к семье вернусь. Я только недавно плакать перестал, а то как один останусь — сопли ручьем. Жалею, что, когда надо было время проводить с семьей, я… плохой был. Мать жалко: ладно бы мне 10 лет было, а ей 30, — так мне 40, а ей 60, и она плачет из-за меня. Пацанам моим отец нужен. Бог даст, еще дочку родим, Алисой хочу назвать.

Денис и Родион такие разные, но сейчас они без сомнений делятся друг с другом сокровенным.

На крыльце послышался смех: к корпусу подъехало такси с номером 228 (это номер статьи Уголовного кодекса о преступлениях, связанных с наркотиками). Я уезжаю из «Пошитней» со смешанными чувствами. За прошедшие четыре дня меня несколько раз накрывало ощущение бессмысленности происходящего: казалось, будто мужчины здесь предоставлены сами себе и больше заняты «борьбой с гордыней», чем преодолением зависимости.

Но в то же время заметно, что они пытаются нащупать путь выздоровления и в «Пошитнях» приобретают уверенность в том, что смогут жить трезво.